Зеленый четырехтомник. Был еще синий, огоньковский.
Я уже читала биографию Чехова, которую написал англичанин Дональд Рейфилд, да так написал, что оторваться невозможно, — тем не менее, остались вопросы. Некоторые — насчет окружения АПЧ и роли этих людей в его жизни.
Почему он всю жизнь содержал кучу родственников и прихлебателей, даже когда младшие братья и сестра выросли и получили образование? Да еще при наличии двух старших братьев, которые тоже могли бы заботиться о младших и о родителях? Зачем жил с ними всеми под одной крышей? Почему вместо жалоб, что невозможно работать, не съехал на отдельную квартиру?
Что из себя представляла сестра Маша? Чехов-эгоист не дал ей выйти замуж, или ее больше привлекала жизнь при знаменитом брате и статус «сестры Чехова»? Кто к кому прицепился?
Зачем он все-таки поехал на Сахалин? Можно ли было обойтись без Сахалина?
Почему заявлял: «Я обещаю быть великолепным мужем, но дайте мне такую жену, которая, как луна, являлась бы на моем небе не каждый день» — а когда получил именно такую жену, то маялся, каждый день писал письма (они их настрочили больше 800) и звал к себе свою «попрыгунью»?
Ответы я получила. Книга очень подробная, автор раскладывает пасьянс из фактов, документов и свидетельств — и читателю есть из чего делать выводы.
Евгения Яковлевна Чехова, мать пятерых очень разных мальчиков, среднего ценила «за спокойную покорность и терпение». Характер проявился уже с малых лет. Современный психолог определил бы его как «Я+ (т.е. чувствую себя хорошим), если я радую других».
Поскольку Чехов бывал в Воскресенске (прежнее название Истры), проходил здесь медицинскую практику в Чикинской больнице, отдыхал на даче в Бабкино вместе с Левитаном, то в городе есть и Чеховский переулок, и Чеховская библиотека, и Чеховская школа, и бюст Чехова у Дома культуры.
Когда Антон, оставленный в Таганроге, где он должен был сам себя кормить, учиться в гимназии, а еще распродавать домашнее имущество и посылать родителям деньги, приехал в Москву — там отец, несостоятельный должник, скрывался от кредиторов, — то мальчик был потрясен крайней степенью нищеты, в которую впала семья. И 17-летний Чехов дал обет: «Отец и мать единственные для меня люди на всем земном шаре, для которых я ничего никогда не пожалею». И свой обет сдержал.
На обоих старших братьев, которые постоянно жили с родителями, их бедственное положение такого впечатления почему-то не производило, никаких обетов они не давали и удрали из семьи при первой возможности. А роль «кормильца» передали среднему. И 19-летнему студенту приходилось, помимо учебы, столько работать, чтобы содержать не только себя, но и семью из пяти человек. За шестерых.
Описания внешности АПЧ показывают, как заметно и быстро он потерял здоровье: приехал в Москву крепкий румяный юноша: «матовый цвет лица, густая шевелюра, широкоплечий, статный» (рост — 182 см). А уже через несколько лет — в 24 года! — у него впервые пошла горлом кровь.
Я понимаю, о чем он пишет, что имеет в виду! Но в 20-м веке было столько желающих внедрить в сознание человека мысль о том, что он сам и его маленькое счастье не имеют никакого значения, и его роль только в том, чтобы отдать эту жизнь (счастью будущих поколений, какой-либо группе, чужим идеям и планам — продолжите сами), что эта цитата, признаться, гнетет.
Раньше мне не попадались описания снов Чехова. В этой книге приводится один из них — сон не простой, повторяющийся:
«Когда ночью спадает с меня одеяло, я начинаю видеть во сне громадные склизкие камни, холодную осеннюю воду, голые берега — всё это неясно, в тумане, без клочка голубого неба; в унынии и в тоске, точно заблудившийся или покинутый, я гляжу на камни и чувствую почему-то неизбежность перехода через глубокую реку; вижу я в это время маленькие буксирные пароходики, которые тащат громадные барки, плавающие бревна, плоты и проч. Всё до бесконечности сурово, уныло и сыро. Когда же я бегу от реки, то встречаю на пути обвалившиеся ворота кладбища, похороны, своих гимназических учителей… И в это время весь я проникнут тем своеобразным кошмарным холодом, какой немыслим наяву и ощущается только спящими».
Холод, который не оставлял его и во сне, проходит через всю жизнь АПЧ, начиная с таганрогской лавки, где приходилось мерзнуть до 12 ночи, обслуживать покупателей и там же уроки учить. А дальше в книге то и дело: квартира была холодной, печка грела плохо… Даже ялтинский дом, построенный для того, чтобы спастись от московского холода, оказался холодным — как и сама Ялта зимой.
Я болела гриппом, когда читала эту книгу, меня две недели колотил озноб, не было никакой возможности согреться — и как же я сочувствовала Чехову! Понимала его, как никто другой.
А Чехова так и не согрели ни забота родных, ни слава, ни поздний брак.
Врач, наблюдавший АПЧ, особенно выделял уход за больным и душевный покой. И констатировал, что не было ни того, ни другого. Неужели в целой России невозможно было найти теплое жилье и — при такой большой семье — обеспечить уход? Непонятно. Наверное, я уже не найду ответ ни в какой книжке.
Все родные, за исключением брата Николая, пережили АПЧ. Мама дожила до 84 лет, сестра — до 94, жена — до 91. А он — ну что такое 44?!
Полное название книги — «Чехов. Жизнь «отдельного человека»:
«Я верую в отдельных людей, я вижу спасение в отдельных личностях, разбросанных по всей России там и сям — интеллигенты они или мужики, — в них сила, хотя их мало».
Дама с собачкой в парке.
И другие чеховские персонажи. Чеховская скамейка.
Еще о Чехове
Писатель без нимба над головой
Читаю Чехова
Записки охотников от Чехова
Репетиция «Трех сестер» и «Вишневого сада»
Заметки на полях: похвала дилетанту