Романы
Сюзанна Кларк. Пиранези
Тонкий, насыщенный смыслами философский роман, который притворяется фантастикой. Сразу попадаешь под гипноз: огромный дом-лабиринт, вокруг море, тысячи залов, наполненных причудливыми скульптурами. И только один человек. Нет, два... или все-таки больше? Что он там делает? Откуда взялся? Это всё происходит на самом деле или в чьем-то сознании? Есть загадка и есть разгадка. Нет: агрессии, жестокости, банальности, готовых ответов. Буду читать автора еще. Умеют же англичане рассказывать истории.
Василий Аксенов. Таинственная страсть. Роман о шестидесятниках
Вначале был Катаев и его «Алмазный мой венец» с воспоминаниями о друзьях-писателях, скрытых под прозвищами, да еще с маленькой буквы. Катаев создал журнал «Юность» и собрал на этой территории свободы молодых. (Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова.) Один из самых крутых авторов «Юности» сделал поклон учителю и написал свой роман с ключом о своих друзьях-поэтах (Нэлла Аххо, Роберт Эр, Ян Тушинский и т.д.).
Ключ дается сразу в предисловии, чтобы читатель не мучился, если сам не догадается, где Окуджава, а где Высоцкий. Хроника оттепели и застоя глазами очевидца и участника громких событий. В «Записных книжках» Камю встретилось прямо о них:
«В странах с тоталитарным режимом литература погибает не столько потому, что ею руководят, сколько из-за того, что она отрезана от других литератур. Любой художник, от которого исходно скрывают реальность во всей ее полноте, – становится калекой».
Книга ясно показывает, что нельзя было оставаться в системе и не идти с ней на компромиссы (об этом же много в биографии Катаева «Погоня за вечной весной»), что не могло не деформировать душу, и все же:
«Казалось бы, бесконечные аресты и расстрелы отцов должны были породить рабов, а вместо этого появились парни с поднятыми воротниками; террор детерминировал протест».
Чувство безмерной благодарности за то, что эта книга написана.
Василий Аксенов. Скажи изюм
Еще один роман с ключом. Здесь в фокусе одно из нашумевших событий времен застоя — издание неподцензурного литературного альманаха «МетрОполь», и не только участники скрыты под выдуманными именами, но и литература спрятана за другим видом искусства — фотографией. Довольно изящно. Но все уши, как и требуется, торчат, и «фото» смело можно везде менять на «лит».
Подчеркивается, что это художественное произведение, то есть вымысел, фикшн, но по ощущениям — правдивейшая правда как она есть. Мне была интересна именно подкладка, поскольку я училась вместе с одним из участников крамольного альманаха, и при возможности сравниваю его рассказы о событиях с другими версиями.
Али Смит. Осень (цикл «Сезонный квартет»)
Очередной литературный квартет, на этот раз сезонный. Привет, Вивальди. Роман-коллаж. И так сразу захотелось его перекомпоновать, такое неудачное начало, с такого невыигрышного фрагмента. Думаю, многие споткнулись на нем и не захотели дочитывать. А сама история дружбы девочки и эксцентричного старика — замечательная (если все же до нее добраться).
В коллаж входит элемент нон-фикшн — рассказ о настоящей художнице, как в книгах Оливии Лэнг (о ней ниже), и эти жанры очень хорошо миксуются. И еще, квартет есть квартет — надо попробовать почитать дальше, возможно, это поменяет либо уточнит восприятие, следующие романы отбросят свет на предыдущий, и он заиграет новыми красками (надеюсь).
«Привет, – сказал он. – Что читаешь?
Элизавет показала пустые руки.
– Разве не видно, что я ничего читаю? – сказала она.
– Всегда читай что-нибудь, – сказал он. – Даже если не читаешь физически. Как иначе познать мир? Считай это постоянной.
– Постоянной чем? – переспросила Элизавет.
– Постоянным постоянством, – ответил Дэниэл».
Другие литературные квартеты:
«Неаполитанский квартет»: книга 1, «Моя гениальная подруга»
«Александрийский квартет»: «Жюстин»
Роберт Музиль. Человек без свойств
«Человек без свойств»: бесконечная шутка Музиля
Рассказы
Татьяна Толстая. Сюжет
Пушкин не погиб на дуэли, и из-за этого изменилась вся русская литература и история. Смешной рассказ, вспомнившийся по аналогии с недавно прочитанным «Садом» Марины Степновой — и там, и там сочетаются такие две, казалось бы, несочетаемые темы, как классическая литература 19 века и революционная семья Ульяновых. Вертелось в голове, что где-то же было такое. Вспомнила, нашла, перечитала.
Лидия Зиновьева-Аннибал. Тридцать три урода
Ожидала, по обложке, что это будут мемуары жены Вячеслава Иванова, хозяйки знаменитого петербургского литературного салона «На Башне». А это художественная проза, самая что ни на есть декадентская, утонченная, ядовитая — и в то же время глубокая. Что-нибудь еще у нее почитаю.
Писательство
Альбер Камю. Записные книжки
Для тех, кто любит творчество Камю и кому дорого всё, что им создано. Я не фанат его прозы — меня интересовало, что именно писатель считал ценным и достойным записи. Оказалось, что это частично дневник, частично наброски сюжетов и впечатлений. Благодаря фрагментарности читается как современная соцсеть.
Иоганн Эккерман. Разговоры с Гете
Одаренный молодой человек тратит часть жизни на то, чтобы записать свои беседы со старым гением. Необычно для эгоистичной молодости. Даже свадьбу откладывает чуть ли не на семь лет. Очень заинтересовала личность Эккермана.
И написано хорошо, всё нужное выбрал — Гете о чем только ни говорил, начиная с политики, но главное — о творчестве, об искусстве. Когда видишь знакомые даты — 20-е годы, всё время приходится себе напоминать, что это 200 лет назад.
Нон-фикшн
Майкл Финкель. Я ем тишину ложками
История современного американского отшельника — человека, который 20-летним юношей ушел в лес и провел там 27 лет. Никого не видел и ни с кем не говорил. Ни разу не разводил костра, даже зимой — чтобы не нашли по дыму. С интеллектом все в порядке — слушал радио и читал книги, найденные в дачных домиках. Настоящий отшельник, в отличие от Генри Торо, которого он сам называет «дилетантом» — тот провел в уединении только два года, причем то и дело бегал в город и принимал гостей.
Но поражает не портрет отшельника, а коллективный портрет окружающих. Их агрессивная реакция (как и многих читателей этой книги). Казалось бы, человечество за столько веков должно было привыкнуть к существованию иных: аскеты, отшельники, пустынники, затворники — их мало, но они всегда существуют. Они почему-то, зачем-то появляются всегда. И во все времена люди им подавали («Жить на вершине голой, писать простые сонеты, и брать от людей из дола хлеб вино и котлеты» — Саша Черный вспомнился). Окрестные жители точно не обеднели бы, если бы делились едой, но нет — ату его, под суд его.
Книга представляет собой добросовестную журналистскую работу: автор сумел разговорить того, кто всю жизнь не хотел ни с кем общаться (единственный, кому это удалось); четко и ясно записал всё услышанное (без отсебятины и размышлизмов).
Оливия Лэнг. Одинокий город. Упражнения в искусстве одиночества
В продолжение темы лесного отшельника — об одиночестве человека в большом городе. Набирает обороты популярность «междисциплинарных» книг — в этой сочетаются автофикшн (история самой писательницы, оказавшейся в полном одиночестве в чужом для нее Нью-Йорке) и биографии (других писателей, художников, фотографов, музыкантов). Все они тоже когда-то жили здесь и тоже пытались справиться со своим одиночеством.
Автор книги ходит по их следам, по тем же улицам, заходит в их дома, в музеи и галереи. Постигает философию одиночества в мегаполисе и тайное знание, как переплавить его в творчество. Одиночество может быть не только личным несчастьем, но и мостиком к вечности. Напомнило Пруста, который также считал искусство единственным способом освободиться от времени.
Очень понравилась работа автора на стыке жанров — органично и углубленно.
Открыла для себя Генри Дарджера, который в детстве был признан умственно отсталым, всю жизнь работал уборщиком в больнице — и оставил после себя фэнтезийный роман на тысячу страниц и чудесные к нему иллюстрации. Никогда никому ничего не показывал. Сидел дома, писал и рисовал.
Научпоп
Софья Агранович. Человек двусмысленный. Археология сознания
Еще одна попытка разобраться, как человек стал человеком. Что именно сделало его человеком. Как произошли сознание и язык. Уже пытался Энгельс, предлагая свой вариант — труд. Сказали свое слово Харари и Мамфорд. И эта книжка хороша.
Концепция: человеческий мозг ассиметричен, и из-за этого у наших предков сложились сразу две коммуникативные системы: жестовая и вербальная. Люди постоянно получали противоречивую информацию — двойные послания, а выходить из этой ситуации им дал возможность такой психический механизм, как смех. На который только человек и способен.
Написана книга живо, остроумно, понятно, привлечено много материала, с одной стороны — из мифов и сказок, с другой — из психологии и физиологии. Пересказаны интереснейшие эксперименты и с обезьянами, и с людьми.
Психология
Карл Густав Юнг. Человек и его символы
После юнгианцев снова хочется читать самого Юнга. В этой книге — популярное изложение его теории, рассчитанное на широкий круг читателей и написанное Юнгом и его учениками. Как базовая книга для уяснения основ подходит, как мне кажется, больше, чем «Тавистокские лекции», с которых тоже рекомендуют начинать. Самыми интересными показались главы об индивидуации и о символах в искусстве.
«Жизнь наших сновидений создает замысловатый орнамент, в котором просматриваются то исчезающие, то появляющиеся индивидуальные черты или наклонности. Если в течение длительного времени наблюдать, как плетется этот витиеватый узор, то можно заметить, что это действо чем-то тайно направляется или регулируется, вызывая медленно и неуловимо идущий процесс духовного роста — процесс индивидуации».
Философия
Франсуа Федье. Голос друга
Эссе на тему дружбы. Очень симпатичная мысль о том, что благодаря другу человек открывает в себе то, что иначе в нем могло бы и не раскрыться — и постигает себя. Таким образом, друг дарит нам не только свое приятное общество — он позволяет человеку стать самим собой, довоплотиться.
«Без другого ни один из двоих не способен быть собой в истинном смысле слова».