Романы
Марина Степнова. Сад
Затейливая проза. Сначала я получала удовольствие от прогулки по этому саду, но скоро притомилась. Как бы ни был красив язык, литература не живопись, чтобы только лишь любоваться красками. Начала отгадывать, «что хотел сказать автор». Стилизация? — нет... пародия? — нет... романтизм с непонятым героем? — нет... готический роман? исторический? — нет, нет...
Недавно «Сад» повстречался на буккроссинге.
Наконец убедила себя — торг, принятие — что писатель имеет право на любую фантазию: и на 19 век, и на франкенштейна из Наташи Ростовой, Неточки Незвановой, семьи Ульяновых и вишневого сада. Читатель найдется. А для меня атмосфера оказалась парниковой, душной, тягостной. Но я прошла оранжерею до конца.
А еще возникли ассоциации уже с зарубежными романами:
- «Тринадцатой сказкой» Дианы Сеттерфилд — по атмосфере новодельной готики и старинной усадьбы, набитой сестрами и тайнами,
- «Происхождением всех вещей» Элизабет Гилберт — по ряду сюжетных совпадений: нетрадиционное воспитание девочки в очень богатом доме, неженственная ГГ, ее склонность к естественным наукам (биологии/зоологии), приемная сестра — сиротка, взятая из милости, взятый в мужья слабовольный, бедный, но красивый мужчина, и даже матери, умирающие от рака.
Роберт Музиль. Человек без свойств
Литературный тяжеловес, к которому я давно подступалась. Начала. Две тысячи страниц.
Рассказ
Гилберт Кит Честертон. Сапфировый крест
Этот рассказ мне выпал в святочном книжном прогнозе, и я с удовольствием его перечитала. Люблю отца Брауна! Но старалась не только получать удовольствие, а отслеживать, что же тут пророческого конкретно для меня. Обратила внимание на такое сравнение: преступники похожи на писателей, а сыщики — на критиков. Одни творят, другие расшифровывают. Поскольку я выступаю в обеих ролях, есть о чем подумать.
Биография, ЖЗЛ
Сергей Шаргунов. Погоня за вечной весной
Люблю сочную прозу Катаева. В детстве бесконечно перечитывала «Белеет парус» и «Хуторок в степи», в юности — «Алмазный мой венец» и прочий мовизм.
Наконец-то появилась полная биография писателя! Прямо подарок. К тому же книга о Катаеве — она не только о Катаеве, это еще и Бунин, Маяковский, Есенин, ну и вся советская литература. Тот случай, когда человек в России жил долго, несмотря ни на что, и биография охватывает головокружительный период от дореволюционного начала 20-го века до 80-х годов и перестройки.
Катаев — один из очень немногих солнечных русских писателей, их по пальцам пересчитать, и мне хотелось понять секрет его молодости: как удалось не просто выжить и сохранить вкус к жизни, но и талант, и желание и способность творить до глубокой старости.
Катаев на полках «Молодой гвардии».
Эта биография выходила также в серии ЖЗЛ. Вторая полка сверху справа.
Мемуары, автофикшн
Галина Врублевская. Половинка чемодана
Продолжаю знакомиться/разбираться с этим жанром, пытаюсь понять его законы. Книга современной писательницы.
Публицистика
Михаил Веллер (иноагент). Шайка идиотов
Размышления на тему, почему невозможны социализм и коммунизм. Помню передачу автора на Радио России, и прямо-таки услышала его голос со страниц! Самый интересный эпизод — о том, как в эпоху перестройки Веллер был капиталистом и занимался книгоизданием, как работал тогда книжный рынок.
Научпоп
Петер Вольлебен. Тайная жизнь деревьев. О чем шумит лес
Две захватывающие книги о лесе и деревьях. Настоящая находка. Советую всем.
Психология
Питер Кингсли. Катафалк: Карл Юнг и конец человечества
Необычная и притягательная книга. В нее хочется вчитываться, а не просматривать по диагонали. Продолжаю знакомиться с юнгианцами, и в фокусе этого автора — Юнг-мистик, Юнг-пророк и его «Красная книга», которую от нас так долго прятали.
Кингсли — философ, ученый-классицист, исследователь трудов Парменида и Эмпедокла, знаток античности и древней эзотерической традиции. Доказывает, что истоки современной науки — в глубине мистических откровений. Древнейшие античные ученые и философы не были рационалистами — они были мистиками и жрецами.
«Дело в том, о чем мы и знать не хотим, дело в нашей ответственности как западных людей взглянуть в лицо тьме собственной культуры, не отворачиваясь».
По Кингсли, Юнг продолжает пророческую традицию: «его наука и психология служили пророческой цели», он пророк в обличье ученого. Когда истины ветшают и перестают восприниматься, для их обновления рождаются такие люди, как Иисус, Будда, Мани, Мухаммед — и в этот ряд Кингсли ставит Юнга, для которого наука является лишь инструментом, языком для донесения истины:
«заложить бомбу в научном сознании, которая потрясет его до самых глубин, снесет претензии ученых, разорвав не только ткань времени, но и самой современной науки, вытянув современный рациональный ум на границу приемлемого или возможного, чтобы столкнуть в неизвестное».
Много говорится о том, что во имя Юнга юнгианцы сумели эффективно от него избавиться.
«Одна из абсурдностей, с которой юнгианцы и исследователи Юнга безмолвно сжились — это невысказанная необходимость держать некоторые аспекты его жизни и работы раздельно, потому что, если сложить их в естественное целое, результаты будут слишком ужасающими, чтобы это вынести».
Кстати, книга самого Кингсли написана в древней пророческой традиции. А почему «Катафалк»? — читайте, читайте.
Уильям Джеймс. Многообразие религиозного опыта
Книга намного превзошла ожидания. Меня она интересовала прежде всего как собрание подробных свидетельств мистических переживаний — личные ощущения людей, состояния, эмоции. Это представлялось как начинка пирожка, а сам пирожок, авторские комментарии — просто как неизбежные рамки. Оказалось же, что всё дело в рамках, я и забыла про начинку, обнаружив настолько глубокий психологический анализ этих состояний и механизма их возникновения.
Джеймс исследует, где у человека зашита религиозная потребность и как она реализуется в зависимости от характера и темперамента. Кому нужен милующий бог, кому — карающий. Почему истоки аскетизма — в получении удовольствия. Почему людям всех времен и народов свойственно ощущение незримого присутствия всемогущего существа. Как быть с тем, что для нашего сознания и ощущения от окружающего мира, и от галлюцинаций одинаково реальны.
Много ценных мыслей, к которым хочется вернуться. Кстати, автор — старший брат писателя Генри Джеймса, возродившего жанр мистического рассказа о привидениях. Оба имели доступ к области бессознательного, каждый по-своему.
Философия
Василий Кандинский. О духовном в искусстве
Художник-аналитик — редкое явление. Художник-философ, пишущий философский трактат о сути искусства — тем более. И я не устояла, тем более что люблю его абстракции. «Музыку я разъял как труп» — только не музЫку, а изобразительное искусство он разъял. И нашел там «принцип внутренней необходимости»: сначала — движущая сила художника (духовное начало), потом — создание произведения (внешняя форма). В общем, идеалист.
О жанре романа
Так же, как мемуары/автофикшн, это еще одна траектория моего интереса на сегодняшний день. Поэтому информация сама набегает. Не всякую книгу читаю полностью и, соответственно, причисляю к прочитанным — бывают нужны только отдельные главы.
Например, в «Поэтике сюжета и жанра» Ольги Фрейденберг (та самая кузина Пастернака, с которой он более 40 лет вел переписку) — очень любопытные главы об увязке эпоса, античного и индусского, с любовным романом, а также «европейский роман как вариант, а не преемник, греческого». Связь романа — и жанра мученичества, плутовского романа — и античного реализма. В общем, самые истоки. Откуда есть пошел роман.
Перечитываю
«Лабиринты Ехо» Макса Фрая — продолжаю (еще с осени) слушать в озвучке Дениса Верового. По выходным, на десерт. Макс Фрай — мой суп отдохновения (такое блюдо существует в Ехо как раз для выходных).
