Сборник болгарского писателя Богмила Райнова попался на буккроссинге, но брать не стала — понадеялась найти электронную версию. И нашла! Буккроссингу спасибо за подсказку.
Богомил Райнов, автор шпионских романов, оказался коллекционером! Когда я прочитала:
«Первые мои собрания, как у всех мальчишек того времени, состояли из разноцветных стеклянных шариков…»
— сердце мое растаяло. Мои стеклянные шарики до сих пор со мной.
Потом у болгарского мальчика, жившего в Софии в начале 20 века, сына писателя и профессора, подошла очередь оловянных солдатиков, почтовых марок и книг — и вот уже молодой дипломат шагает по Парижу, заглядывая в антикварные лавки, на аукционы и блошиный рынок, в дома художников и коллекционеров.
А радостная я иду за ним следом и тоже все это разглядываю: книги, автографы, гравюры, картины, статуэтки, африканские маски, монеты, медали. Он даже китайскую кровать, произведение экзотического искусства, домой приволок, такую огромную, что ее негде было поставить.
Сначала автор рассматривает коллекционирование как творчество:
«…коллекционирование в определенных обстоятельствах может уподобиться творчеству, а сама коллекция стать оригинальным художественным произведением, отражающим в какой-то степени личность самого собирателя. Только творчество это — с помощью готовых элементов, с помощью произведений, созданных другими людьми, то есть бледное подобие творчества, псевдотворчество. Потому что в конечном счете коллекционер — это поклонник, а не созидатель. Причем поклонник платонический, не имеющий никаких шансов стать отцом».
В каждом коллекционере хоть иногда просыпается здравый смысл:
«И я спрашиваю себя, не является ли стремление иметь как можно больше самых разнообразных вещей такой же бесплодной и испепеляющей страстью, что и сластолюбие тех охотников до женского пола, которые ненасытно меняют женщин и при огромном количестве побед ни разу в жизни, в сущности, не испытали настоящей любви».
Но это ненадолго.
«Однако что пользы от здравых мыслей, если они приходят не до, а после случившегося? Все, что окружает меня, уже стало частичкой меня самого, каждая бронзовая фигурка, каждая картина, гравюра — это кусочек чего-то, что было, память о том, что произошло, и весь их пестрый сумбур — это отзвук сумбура во мне самом. Они — частица моего существа, моих метаний и загубленных дней, моих надежд и иллюзий, моих воспоминаний и ночных кошмаров. Я до сих пор брожу во сне по огромным, мрачным лавкам древностей, роюсь в папках со странными, волнующими изображениями, карабкаюсь по чудовищным грудам пыльных фолиантов, которые выскальзывают у меня из-под ног, ползу по затянутым паутиной подвалам меж позеленевших от сырости бронзовых фигур и вижу мертвенные лики старых военачальников, которые явились ко мне требовать свои ордена. И мне мерещится, что я слышу в ночной глуши голоса всех этих вещей и каждая из них говорит на своем языке и о своих заботах: ведь не могут африканская статуэтка и обнаженная Диана говорить одинаково».
Одновременно происходит нематериальное накопление — впечатлений, сценок, лиц, характеров. И теперь уже Райнов рассматривает писательство как коллекционирование.
«Складывай всё туда. Быть может, когда-нибудь да пригодится. Собирай, копи — даже если и никогда не пригодится. Конечно, творчество — это не накапливание, а использование накопленного. Но разве характер, содержание, размах творчества не определяется — заранее и в значительной степени — именно характером и количеством накопленных впечатлений?»
А потом автор с любовью рассказывает о своих ненаписанных книгах. Роль ненаписанные книг в судьбе писателя — еще одна изюминка после коллекционирования. Он убежден, что ненаписанные полезнее написанных: учат многим важным вещам, избавляют от иллюзий, прежде всего, иллюзии легкости литературного труда.
Хорошо сказано о необходимости одиночества:
«Сочинительство явилось для меня единственно надежной дорогой к людям. Это медленная и трудная форма общения, но она оправдывает себя. Конечно, она предполагает известную дозу одиночества. …Невозможно побалагурить с одним приятелем, с другим посудачить о том, что такая-то сбежала с таким-то, или даже обсудить серьезнейшие темы, а потом прийти домой и засесть за очередной рассказ. Чересчур частые встречи с друзьями не оставляют места для встреч с твоими героями. Возможно, какое-то время они будут сопровождать тебя, но потом обязательно бросят. Потому что даже у вымышленных людей терпение имеет границы».
Что же касается коллекционирования, то автор начал коллекционировать еще и экзотику — ездить по разным странам в надежде, что это пойдет в копилку его творчества. О том, пошло на пользу или нет, стоит почитать, как, в общем, и всю книгу — в ней много ценных мыслей. Автор не то чтобы на слуху, его легко пропустить.
А вот открытки он так и не начал собирать, а я все ждала, эх.
Обзоры других книг о писательстве
Кэмпбелл и его схема
«Трудно быть в России «интеллигентом», еще труднее — литератором»
«Поначалу я мечтал о соперничестве с Достоевским»
«Литература, вероятно, начнется опять, когда заниматься ею будет совершенно невыгодно»
Писательский дзен Брэдбери
Стоит ли читать «Птицу за птицей»
Элизабет Гилберт о Большом волшебстве