Это действительно мастерски написанная вещь, изящная проза, где сценки из жизни Дома искусств (Диска) — коммуны писателей и художников, созданной в революционном Петрограде, поданы увлекательно и с юмором, и прекрасно сочетаются со вставками-виньетками о заграничных путешествиях — прежней жизни, совсем недавней и уже невозвратимой.
Действующие лица зашифрованы под никнеймами, как впоследствии сделает и Катаев в своем «Алмазном венце». Только у Форш это не заковыристый ребус, всё прозрачно, и сходу понятно, что Гаэтан — это Блок, а Инопланетный Гастролер — Белый. Читателя особо не напрягают.
И дело не в том, что много на эту тему — судьба Художника во время революции — прочитано, что события и биографии хорошо известны. Я так долго готова была снова и снова смотреть на них с разных ракурсов, через воспоминания разных лиц, улавливая новые нотки и знакомые мотивы и получая одинаковое удовольствие от совпадений и разночтений.
Ольга Форш
И здесь, на Сумасшедшем Корабле, персонажи по-прежнему «варили похлебку, замешанную на принципах сохранения искусства», по-прежнему философически изрекали: «Положение отчаянное — будем веселиться!». Но мне было уже не весело.
Я осознала, что больше не в силах восхищаться победой духа над материей. Наблюдать, как шариковы реквизируют столы и стулья, вытаскивая их из-под писателей. Как те голодают и мерзнут. Как толпятся утром у фонарного столба, читая листовку с сообщением о расстреле Гумилева. Поняла, что этот роман стал последней каплей, что больше я об этих страданиях читать не могу, что рассказы об этой эпохе больше не несут исторический оптимизм и восхищение свободным племенем творцов, прошедших через мрачные времена прямиком в вечность.
Как, неужели закончился и мой личный роман с Серебряным веком? Длящийся со школьных времен, когда мы с подругой нашли в домашней библиотеке книжечку Мандельштама, а потом переписывали в тетрадку стихи Ахматовой из сборника, который нам кто-то дал на выходные. Да, кажется, всё.
Однако потом случились одна за другой три художественные выставки в разных музеях, где Серебряный век снова предстал живее всех живых. Уникальный отрезок времени, на котором сошлось столько невероятных, разнообразных талантов. То, что они создали, до сих пор помогает нам дышать.
Мелькало когда-то наивное предположение, замешанное на надежде: вот снова эпоха на переломе, снова рушится империя, всё зарифмовывается — а вдруг русская культура опять явит щедрость и новый десант гениев оправдает перестроечное одичание. Теперь, через 30+ лет, понятно, что не явила. Что мы рядом не стояли, нечего сравнивать.
А корабль Серебряного века, веселый, сумасшедший — как новенький, плывет себе. Есть что почитать и в музеях выставить. И следующие поколения подпитывать будет.
Вместо постскриптума:
«…Конечно, живое искусство не в приеме. Голый прием, его “обнажение” еще не искусство, а только механика искусства. Одухотворяется же искусство именно сокрытием приема, маскировкой его схем путем ввода бесконечно многообразного, жизненного, идейного и психологического материала, что и создает иллюзию не искусственного, а “реальнейшего” мира».
Еще об именах Серебряного века
Берберова о Блоке
Серебряный век: неистовая Надежда
Музей Серебряного века: дом Брюсова
Те самые выставки
Серебряный век в «Новом Иерусалиме»
Серебряный век в Третьяковке