Мое первое впечатление о нем: невообразимая мешанина европейского и японского — и чистые, яркие цвета, каких не бывает. Потом на стыке разнородных литературных и киношных традиций стали возникать непривычные ракурсы и смыслы, интерес, принятие.
Книга добросовестная, подробная. Каждая глава посвящена одному из 11 культовых фильмов. Точно отмечено, что «почти мистическое сочетание храбрости, принятия и радости составляет эмоциональное ядро миров Миядзаки», несмотря на то что он исследует «мрачные темы изгнания, потери и боли». А еще — что его фильмы «сродни сновидениям». Лучшая рекомендация для произведения искусства.
Автор, встречавшаяся с художником, рисует его портрет и характер:
«Миядзаки был элегантен и вежлив, напоминал старомодного викторианского ученого-изобретателя, но его жизненную энергию и энтузиазм едва ли можно было назвать сдержанными».
«Нельзя стать величайшим аниматором в мире, главой крупной студии и создателем ряда потрясающих фильмов, будучи «уютным» и «удобным».
Много интересных моментов из биографии мастера (пел за работой русские песни, ездил в Швецию к Астрид Линдгрен, встречался с Дианой Уинн Джонс за чаем с огромным тортом, первым в нестабильном анимационном бизнесе предложил своим сотрудникам гарантированную занятость и даже открыл детский сад для их детей, не поехал получать Оскара «в страну, которая бомбит Ирак»). Подробно дан исторический контекст его детства и юности — «руины страны после Второй мировой войны».
Там, где автор книги излагает факты, всё в порядке, а вот где начинает рассуждать... Удивила прямолинейность трактовок. Просто чертеж по линейке: папа был плейбой — значит, вот откуда взялись мужские образы донжуанов Хаула, Люпена и Марко; мама была жёсткой и крикливой — значит, это с неё срисованы фирменные миядзаковские женские персонажи.
Детские травмы возводятся в культ. Да вся жизнь — детская травма. Каждый, будучи вброшен в эту жизнь, которую никто из нас не заказывал, получает сильнейший гравитационный удар, а потом они просто продолжают сыпаться, на протяжении всего пути. И лишь единицы способны претворить яд в мёд и перевести свои страдания на язык искусства. А страдает всякий, это не трагедия, а общее место нашего существования.
Гораздо интереснее «расшифровки» связей аниме Миядзаки с японской философией и культурными традициями: с поэтическим термином 11 века «моно но аварэ» — «печаль вещей», быстротечность красоты; с образом исчезающей женщины, «чей уход оставляет радостно-грустное ощущение пустоты» и «уже давно служит основным элементом японской литературы».
«Было бы удивительно легко написать книгу о нем, страницу за страницей повторяя одно и то же: «Миядзаки пошел в свою студию и очень, очень много работал».
На фото — открытки, которые пришли мне из Японии, Китая, Малайзии, Канады, Испании, России. Везде любят Тоторо.
Еще о Миядзаки
Миядзаки — луч света в темном царстве
Хаяо Миядзаки — творчество, которое вдохновляет