Тургенев летний
«Записки охотника» — роскошь, удовольствие, именины сердца. Все-таки произведения, написанные для взрослых, должны читать взрослые. В школе тургеневские рассказы воспринимались совсем иначе, поскольку приходилось отрываться от любимых книжек ради принудительной учебной программы.
Запоем читала тогда зарубежную классику, от Жюля Верна до Мопассана, именно потому, что никто их не навязывал, это был мой свободный выбор. А стоящая рядом на тех же полках отечественная литература олицетворяла неизбежность. Кто-то за меня решил, что и когда мне читать.
Никогда не любила обязательных списков, никогда не хотела, чтобы меня куда-то вели, особенно строем, руководили моим чтением и что-то из меня формировали. Ту же русскую классику читала произвольно, что рука вытащит, только чтобы избежать привкуса обязаловки.
Тургеневу в ту пору не везло. Даже «Бежин луг» не заинтересовал: какое могло быть дело городской книжной девочке до деревенских мальчишек из прошлого века? до их глупых разговоров? до их странного занятия? Психология людей того времени, их мысли, мотивы, желания были чужды — герои сказок казались ближе и понятнее.
Сейчас тургеневский язык и стиль — подарок, освежающий душ для редакторских мозгов, засоренных корявыми текстами.
А что до психологии обитателей позапрошлого века, то отношения между людьми у Тургенева на удивление современны. Барское и рабское начало пережили века. Изменилось всё: одежда, профессии, способы передвижения, политический строй, еда, развлечения, манеры и взгляды, шаблоны и стереотипы — всё, кроме барства и рабства.
Тургенев зимний
Если летнее перечитывание «Записок охотника» доставило столько удовольствия, сколько я от этого хрестоматийного произведения никак не ожидала, то зимний этап я уже предвкушала! «Рудин», «Ася», «Первая любовь»! Шоколадка подходящая заготовлена.
А дальше раздается громкий и противный скрежет тормозов.
Сначала меня бесил никчемный болтун Рудин. А больше всего — пафосная сцена его гибели на парижских баррикадах. Апофеоз пафосности и бездарности с флагом в руках. Ну что ему парижские баррикады? Дома совсем делать нечего образованному русскому человеку? Ехал бы к Лежневу в деревню, его детей учил, звали же — всё больше пользы, чем в бессмысленном «подвиге».
Потом меня выводили из себя тургеневские девушки, чей излюбленный способ подняться над толпой и над рутиной жизни — это навязать себя полузнакомому мужчине, не удосужившись разобраться в его характере, жизненных планах и отношении к ней самой.
От души было жаль Асиного брата, вынужденного нянчиться с экзальтированной неуравновешенной девицей. Хотел бы кто-нибудь иметь такую сестру? подругу? дочку? одноклассницу? Для книжки романтичные герои — то что надо, а представишь такое рядом с собой — и волосы дыбом.
А потом я поймала себя на том, что потому персонажи и бесят, что они — живые. Это признак их жизнеспособности. Через 160 лет они продолжают вызывать эмоции. Снимаю шляпу перед автором!
И еще два свойства тургеневской прозы, делающие ее современной: «великий и могучий», прозрачный и легкий язык и, главное, — лаконизм. Ничего лишнего! Не гнал строку. Не стремился увеличить гонорары, а ведь мог, а ведь они были высокие — выше, чем у Достоевского. Это очень достойно.
Тут, конечно, спорный нравственный момент: оправданно ли то, что на этого барина работали 1925 душ (мамино наследство) — живых людей, среди которых, возможно, и наши с вами предки, и они не сидели в гостиных, не имели возможности ни читать, ни писать, ни заниматься саморазвитием, — чтобы он мог себе позволить не гнать строку. Но по факту — не гнал, и проза изумительная. Вспомнить хотя бы громоздкие многословные романы Золя, считавшего Тургенева, как многие французы, своим учителем, — плохо учился.
И еще о волшебстве. Фабула отсутствует практически везде. Все события — люди ездят друг к другу в гости и разговаривают. И всё. Ни острых моментов, ни неожиданных поворотов, ни рояля в кустах. Современный преподаватель писательского мастерства за голову бы схватился. А здесь — завораживает, читал бы и читал.
Автор Татьяна Краснова
Еще о русской классике
«Литература, вероятно, начнется опять, когда заниматься ею будет совершенно невыгодно»