Еще раз убедилась, что Гонкуровскую премию присуждают заслуженно. Уже прочитав роман, была удивлена, что в нем, оказывается, 600 страниц — электронная книга не пухлый том и объемом не впечатляет, а по ощущениям роман компактный.
И если в начале возникали сомнения — какое мне дело до политики почти 80-летней давности? до разговоров о политике, из которых книга состоит на 80%? — то довольно скоро оторваться или переключиться стало невозможно. С одной стороны, роман, опубликованный у нас спустя 50 лет после выхода во Франции, неизбежно воспринимается как исторический, с другой — поднимаются вечные вопросы о литературе, чувстве вины, невозвратимости прошлого, уместности искусства на фоне социальных бед.
Во время войны у участников Сопротивления был один общий враг, а теперь они раскололись на разные лагеря, и вчерашние друзья стали противниками.
Во время войны жили надеждой, что мир станет прежним, а теперь ясно, что прошлое не вернуть. Оставшиеся в живых мучаются чувством вины перед погибшими. Писатели сомневаются в своем праве писать, занятие литературой кажется блажью на фоне надвигающейся Третьей мировой, которой тогда все поголовно боялись, особенно после Хиросимы.
Во время войны французам было чем гордиться, а теперь они осознают себя гражданами второразрядной страны, в то время как формируется противостояние двух сверхдержав — СССР и США.
Левые интеллектуалы возлагали на СССР все надежды на гуманное переустройство общества, а теперь отказываются верить в ГУЛАГ, сведения о котором к ним просачиваются.
Когда персонажи всерьез говорят о том, что вся Европа должна стать социалистической, а юная дева изучает «Капитал» Маркса и раздумывает о вступлении в компартию, сегодня это воспринимается как абсурд — но ведь это было, не так давно и всерьез. Хотя порой казалось, что я читаю какой-нибудь поздний роман Тургенева, где разглагольствуют народники, но все это происходило на самом деле, с одними из самых умных людей того времени, и масштаб их заблуждений обусловил степень их последующего разочарования.
Отдельный интерес роману придают прототипы главных героев — Камю и Сартр, и есть даже читатели, которые не решаются приступить к «Мандаринам», не ознакомившись предварительно с трудами этих классиков, так вот — Бовуар, Камю и Сартра можно смело читать в любом порядке. Анри Перрон и Робер Дюбрей не срисованы под копирку с великих экзистенциалистов, буквальных совпадений нет ни в характерах, ни в событиях, и даже ссора между этими писателями, которая легла в основу сюжета, сначала произошла в книге, а затем уже, через два года — в реальности.
Интереснее разглядеть в этих «зеркалах» отражения самой Симоны. Анри Перрон — явное ее alter ego, уж очень много она в него вложила своего писательского, собственных мыслей о литературе. Так же, как своего женского — в Анну, жену Дюбрея. Ее история любви воспринимается как отдельный психологический роман в романе идей, как кораблик в бутылке, и поскольку Анна — психоаналитик, она рассматривает свои чувства буквально под микроскопом. Чередуется повествование от третьего и от первого лица, общее — личное, эта перемена ракурсов создает оптический эффект и добавляет динамики.
Постельные сцены, которые обычно являются в романах ванильно-кремовым украшением на торте или откровенно маркетинговым приемом для привлечения публики, здесь использованы как способ передачи психологического состояния персонажей, а также для продвижения сюжета. Неважно, читатель вы или писатель, протестируйте подобный эпизод из любого романа любого автора — можно ли этот эпизод выкинуть без ущерба для сюжета или дальнейший ход событий будет без него непонятен. У Бовуар это единая конструкция.
Поскольку вначале был прочитан «Второй пол», то и «Мандарины» неизбежно воспринимались в его мощном силовом поле. Бовуар там последовательно демонстрирует все предрассудки общества в отношении женщин, а роман высветил ее собственную зависимость от этих же самых предрассудков. Например, в том, как подается проблема старения.
Еще в 1950-е годы сорок лет для женщины считались старостью, а желание любви — предосудительным и чуть ли не преступным. Анне 39, и она воспринимает свой возраст как приближение конца, как драму, утрату не только возможности любить, но и смысла жизни. Сегодня, когда возрастные стандарты меняются, это вызывает недоумение, очень жалко ее. Но и автор вместе с ней тоже рассматривает проблему старения как данность — а не как еще один общественный конструкт, зависящий от уровня развития медицины, рынка труда и социальных установок.
Возможно, почитаю еще «Трансатлантический роман. Письма к Нельсону Ольгрену» — реальную переписку Бовуар с американским возлюбленным, связь с которым длилась 14 лет, чтобы теперь уже сравнить документальные свидетельства с ее художественной прозой.
Ну а название романа — метафора, отсылает к китайским сановникам, средневековым интеллектуалам. Оранжевые новогодние фрукты в романе ни разу никто не ест.
Еще о романах идей
«Дзен и был для нас призывом к свободе; ничем другим, пожалуй, и не был»
«Я буду учить тебя, как изменить мир и обрести счастье. Есть еще вопросы?»
Прогулка длиной в книгу
5 причин для того, чтобы всё бросить и начать читать этот роман